Владимир Щербавских. Стихи.
ОТ ДУШИ.
1.На Касангур
Нас было восемь семилетних пацанов.
А атаманом был мой лучший друг Пушков.
Иван Пушков,- чтоб было ясно.
А те, что порешили с нами расквитаться,
Все нам ровесники, но их двенадцать.
Но то напрасно.
Мы их хотели мирно обойти,
Они ж нам перекрыли все пути.
Но зря старались.
На Касангур! – вскричал Иван,
Мы в них воткнулись как таран
И все прорвались.
Теперь я стар, местами лыс
И хвор, откуда не возьмись,
Уж сам не знаю.
«На Касангур!»- подумал я;
Теперь стихи, мои друзья,
Вот, сочиняю.
2.Иносказь
От росы блестят покатые крыши,
Затаилися ночные окошки,
Безмятежно спят летучие мыши;
Ведь не водятся летучие кошки.
Домовые собрались у избушки,
Что на самом краю у дороги,
Перепели свои песни лягушки,
Только в Африке не спят носороги.
А ещё там не спят бегемоты,
Что под лунную дорожку ныряют,
Отложили кузнечики ноты,
Вот покурят и опять заиграют .
В этой Африке зреют бананы,
На которых сидят попугаи,
Ловят блох на себе обезьяны,
Как поймают, домой отпускают.
В это время шёл верблюд по пустыне.
Он большой был и дважды горбатый.
Меж горбов тех в чалме тёмносиней
Восседает араб конопатый.
Вот араб тот заиграл на гитаре
И весёлою песней залился;
В бок верблюда он пяткой ударил
И во мраке ночном растворился.
Только песня араба осталась.
К ней верблюд два куплета добавил,
Но вот как же она называлась,
Сообщенья о том не оставил.
Только это совсем уж не важно,
Важно то, что поют её звери.
Кто отрывисто, а кто и протяжно;
Видно все они песне той верят.
И тогда домовые проснулись,
Повернулись, бока почесали,
Потеснее друг к другу приткнулись
И до самого утра проспали.
И летучие мыши проснулись,
Звон гитары и песню услышав
И опять в сладкий сон окунулись,
С головою ушами накрывшись.
А на утро и солнце проснулось,
С тучки спрыгнуло и потянулось,
Календарный листок оторвало
И его на дорогу бросало.
Полетел тот бумажный листочек,
Его ветер понёс выше крыши,
А на нём вместо букв, вместо точек
Тот верблюд и гитара и мыши.
Домовые совсем уж проснулись,
На нетвёрдые ноги поднялись,
Удивлённо вокруг оглянулись
И вокруг ничего не узнали.
Очень стало вдруг всё непонятно:
Все летучие мыши пропали,
Вместо Африки зелёные котята
Возле лунной дорожки играли.
Только лунная дорожка осталась-
Золотая прямая дорожка.
В бесконечную даль простиралась
И была ещё тёплой немножко.
Вот прошли по ней небритые цыгане
Беззаботной шумной толпою,
Пронесли они в хрустальном стакане
Крепкий спирт разведенный водою.
А потом её слоны заслонили,
Затрубили, затопали ногами;
Всё исчезло. А там, где всё было,
Дуб поднялся с еловыми ветвями.
Почему же всё так нетактично,
Не учтиво и не аккуратно?
Обижать домовых неприлично.
Не понятно. Совсем не понятно!
Домовые же, прекрасные ребята,
Много доброго делают людям.
Их жильё сберегали когда – то.
А теперь, видно, так уж не будет.
Не блестят уже подсохшие крыши,
Улетели все летучие мыши,
На опушке у дремучего леса
На троих соображают три беса.
Змей Горыныч их нанял на работу-
Лесорубов чтоб гонять по болоту,
Чтоб они дерева не порубили
И природу бы совсем не загубили.
3. Сон в руку
Мне снилось будто ночью тёмной
Туман клубился по земле,
Семён Михайлович Будённый
Скакал на сивом кобыле.
Он громко песню пел про «Мурку»,
Хотя и вовсе не был пьян,
И вся в слезах его тужурка
И весь в слезах его баян.
С трудом он сдерживал рыданья,
А конь под ним уже рыдал.
Никто с начала мирозданья
Грустней картины не видал.
На ветках плакали сороки,
Кругом стоял печальный стон,
Лились горючих слёз потоки
И затопили всё кругом.
Проснулся я, неугомонный;
Ну где Будённый? Где баян?
А дело в том, что сном сражённый,
Забыл закрыть я в ванной кран.
Я кран закрыл и вновь прилёг,
Но больше уж заснуть не мог;
Всё думал,-« Если б не Будённый,
Я б всех залил той ночью тёмной».
Когда б нас предки не хранили,
Не берегли и не спасали,
Которых мы к стыду забыли,
То мы давно бы все пропали.
Так будем помнить их всегда
И исполнять их наставленья,
А их благие поученья
Мы не забудем никогда.
4. Мой компьютер
Оседлал бы я горячего коня,
Только нету ведь его у меня.
Да и возраст у меня не такой –
Я старик а не казак молодой.
Вместо сабли у меня ноутбук.
Он теперь мой единственный друг.
Я готов за ним часами сидеть,
На дисплей неотрывно глядеть.
Этот шустрый проныра – курсор;
Не послушен он мне до сих пор,
То куда то за панель забредёт,
То строку не туда уведёт.
Мыслей много – гудит голова,
На дисплее теснятся слова;
Много пройдено в жизни дорог –
Их в себе я навеки сберёг.
5.Волна
Как-то, в бухту забежав,
Субмарину увидав,
Что дремала у причала,
Дружелюбно покачала
Величава и вольна
Океанская волна.
Покачала и спросила, -
Не тебя ль вчера носило
На спины моей просторе
В нашем море?
Та с минуту помолчала
И неспешно отвечала, -
Ты права, там я гуляла,
Погружалась и всплывала.
Шорох волн и ветра вой,
Россыпь звёзд над головой
Не забудутся теперь.
Это точно, уж поверь.
Если любо, буду ждать.
Возвращайся к нам опять,-
Уходя, волна сказала.
Лодка вслед ей покивала
И застыла у причала,
Погрузившись в сон опять.
6.Самособеседа
Всё людское для меня
Чуждым быть не может:
И дела по ходу дня,
И хмельное тоже.
Коль случится припадать
К звонкому стакану,
Я, конечно, возражать
Никогда не стану.
Выпью раз, а то и два,
Ну ещё – так малость,
Главное, чтоб голова
Ясной оставалась.
Если очень постараться,
То случится оказаться
В состоянии таком
Себе собеседником.
Абсолютно откровенным
Можно только быть с собой
С до конца раскрепощённой
Ясной головой.
7.Звуки прошлого
Ширь морскую разбудив и веселя,
Застучали закричали дизеля:
«Полно спать-почивать, подводники братцы,
По местам стоять – с якоря сниматься!»
По отсекам разбежался экипаж.
Это так положено, а не ажиотаж.
Каждый знает накрепко словно «Отче наш…»
Что, зачем и почему
И другого тьму.
Механик с старпомом как два дирижёра
Следят, управляют надёжно и споро
Со знанием дела в спокойном режиме;
Ничто не пройдёт их внимания мимо.
Вот в Центральном штурман карты разложил,
Курс на картах тех к Курилам проложил,
Я уже на мостике команду дал и вот –
Лодка, ожив, вздрогнула и двинулась вперёд.
От форштевня, словно пенные усы,
Протянулись две прямые полосы,
Берег удаляется, тая позади,
Ночь уже кончается. Утро впереди.
Те года пронеслись, те года улетели.
Теперь, засыпая в домашней постели,
Мне снятся прямые усы от форштевня
И слышится дизеля грохот напевный.
И снятся те люди, что были со мною.
Разных чинов, но с одною судьбою.
Прочнее чем сталь; не гляди, что из мяса –
Крепко сплочённая- дружная масса.
И снятся дельфины, что в волнах играя,
Неслись как торпеды и нас обгоняли,
А чайки вдогонку им что-то кричали,
С неба скользя, над водой пролетая.
8.Надо же?
Мне с вас смешно,- сказал бы одессит,-
Об всё понять не может быть и речи :
Мы знаем только то, что выглядит полегче,
На том же, что сложней, большой замок висит.
И правда, ведь. Что только мы не сыщем
Где нам не ведом новый поворот.
Вот «квас» всегда мы вместе пишем,
А если «к вам» - совсем наоборот.
Мы в детстве очень долго жили,
Скучая, время торопили,
И вот уж не остановить
Годов летящих прыть.
9. Ковыль
Когда ковыль колышется в степи,
То с морем штормовым она в то время схожа
Вот только где сейчас ковыль найти?
В не нашем измерении, похоже?
Не знаю кто я, скиф иль славянин,
Но любы мне и степь и море.
Быть может на бескрайнем их просторе
У ветра песенный напев один?
И неба купол там и там один,
Что их простор собою накрывает,
И даже думы те же наплывают,
Когда находишься под ним.
И мощность корабля и у коня одни,
Они своим названьем сходны,
Их единицы однородны;
Ведь в лошадиных силах все они.
Не знаю, можно ли ковыль сыскать
И жаворонка песнь над ним услышать?
Увидеть, как ветра его колышат
И колос золотистый приласкать.
10. Птица
То коршун был, а может быть орёл,
В орнитологии ведь я совсем не дока.
К Шантарским островам однажды я забрёл;
Они от Магадана недалёко.
А он в ту пору над водой летал,
А почему б не полетать ему в ту пору,
Чтоб сверху осмотреть свои просторы
И нашу тень в воде конечно ж увидал.
Мы шли, скользя на перископной глубине,
Задача там у нас была такая,
А он летал, наверно время коротая;
У них – у птиц его ведь много в вышине.
Балласт продут и вот мы на волне;
Я вышел на мостик, окинул всё взглядом
И сразу увидел сидящую рядом
Прекрасную птицу со взглядом на мне.
Как витязь крылатый – природы созданье;
Недвижно сидящее, как изваянье.
«Ну, здравствуй, товарищ, будь гостем у нас;
Уверен, друг другу не выклюем глаз», -
К нему обратился я искренне рад, -
«Мы крови одной ведь, и ты, брат и я;
Хоть я и без крыльев, но мы, ведь, друзья».
В ответ потеплел его пристальный взгляд.
Конечно, мы мясом его угостили.
Матросы, когда покурить выходили,
На знатного гостя с восторгом взирая,
Сердцами теплели, душой отдыхая.
Наверно с неделю та сказка была.
Когда в свой черёд к островам возвращались,
Мы с птицей как кровные братья встречались.
Она ж нас над всплытия местом ждала.
Та сказка и птица та канули в Лету,
Но век буду помнить историю эту:
И море и птицу, чей клюв ятаганом,
В сознаньи моём будут жить непрестанно.
Всё нужно и ценно для нас в нашей жизни:
Как громы и молнии в летнее время,
Трудов непосильных тяжёлое бремя
И всё, что прошло на просторах Отчизны.
11. Мы
Вот говорят. - жизнь в океане зародилась.
Теория давно такая есть,
Хотя теорий столько, что не счесть
И толком ни одна ещё не подтвердилась.
Но что-то в Океане всё же есть такое;
Когда стоишь на берегу крутом,
То мысль о том, что он твой старый дом,
Не оставляет нас в покое.
Не даром он, когда рассержен нами,
За то, что мы неправедно живём,
Бывает очень сильно возмущён
И в наказанье шлёт на нас Цунами.
Уж он ли к нам не милостив всегда,
Когда ведём себя как люди:
Зимой согреет тёплым бризом берега,
А летом им же лютый зной остудит.
И на спине своей могучей корабли
Качает ласково, как колыбель с ребёнком
И с чайками привет от матери Земли
Он посылает им вдогонку.
Нам разум дан совсем не для того,
Чтоб пользоваться им как вор отмычкой
С грабительской сноровкой и привычкой,
Нет, дан он нам совсем не для того.
И Землю нам давно пора понять,
Прислушаться о чём твердят землетрясенья,
Она ведь тоже ждёт людского отношенья,
Она ведь нам не мачеха, а мать.
Или не видим мы, какая красота
Нам в дар дана с начала мирозданья.
Совсем не для того, чтоб наша суета
Жизнь нашу превратила в наказанье.
Мы в мире разных вымыслов живём,
Спешим, постичь всего не успевая,
Когда ж подумаешь о всём,
Картина видится совсем другая.
Вот говорят,- от обезьяны мы произошли
И все мы этой байке верим,
Кого нибудь получше не нашли
И вот теперь тягаемся мы с этим зверем.
Земля горит под нашими ногами,
Грызёмся на земле и в небесах,
Вот если б хоть не гадили в лесах,
То обезьяны бы и то гордились нами.
Не для того мы есть, что б блох ловить,
Не для того, чтоб меряться рогами и клыками
Ведь столько интересного здесь перед нами
И столько надо нам ещё открыть.
Открыть, постичь совсем не для того,
Что б банки завалить деньгами,
А чтобы просветленными мозгами
Всё то, что тьмой ещё закрыто, осветить.
Ведь много непонятного вокруг
И много неоткрытого ещё сокрыто,
А мы уставились в своё с жратвой корыто
И опасаемся, что б кто не стибрил вдруг.
Вот говорят «лицом к лицу – лица не видно»,
А издали его и вовсе не узнать.
И слов и мыслей тоже не понять –
Случилось с нами что то, очевидно.
Наверно прежде был совсем другой народ,
Теперь он кажется нам просто непонятным.
Совсем другой был жизни обиход
И я б хотел вернуть его обратно.
Вот раньше выступал какой нибудь артист
Иль речь толковую произносил оратор;
На эти случаи был верный индикатор:
Аплодисменты бурные или в два пальца свист.
Сейчас в ладоши хлопают и стерве и герою,
Реакция на всё однообразна:
Будь личность восхитительна иль безобразна –
Отпетому преступнику похлопают порой.
Вот телешоу даже есть «Пусть говорят».
Андрей Малахов перед залом выступает,
Старушку там пришедшую он залу представляет,
Ту, над которой внуки произвол творят.
«Встречаем, вот бабуся к нам идёт, рыдает,
Такую редко даже встретишь в морге»,
А зрители ей хлопают в восторге
И муками её и горем восхищаясь.
Иль вот о ком то говорят, что он развратный гад.
Не так, конечно, а то что сексуальный,
А он тому безмерно рад,
Как будто грамотой он награждён похвальной.
Так что же вдруг случилось с нами, люди?
У нас совсем смешались все понятья,
Мы скоро людоеду рады будем;
Мы кто, враги друг другу или братья?
Теперь простые люди песен не поют,
А раньше ведь повсюду пели,
Гуляли без опаски, где хотели,
Теперь же человек угрюм и лют.
Сейчас поют лишь звёзды на эстраде,
А зрители ведут себя как в зоосаде,
Истошно воют как собачьи стаи
И в такт мелодиям фигурами вихляют.
Эпохи нашей символы и атрибуты –
Мобильный телефон и рваные штаны,
Души ж движенья и язык упрощены
И все под клоунов одеты и обуты.
И если разница меж нами лет пятнадцать,
Мы изъясняемся на разных языках,
Сосуществуем как на разных берегах
И друг до друга трудно докричаться.
Уж точно, прежде был совсем другой народ:
И сердцем и душой опрятен и приятен,
Совсем другой был нрав и обиход.
Эх, как хотелось бы всё то вернуть обратно.
12. Танго
Танго угрюмо волны танецевали
В кромешной тьме, кружась под ветра вой.
То пеною шипящею, вздымаясь ввысь, вскипали,
То низвергались с грохотом под тяжестью своей.
Укрылись птицы мудрые по ближним берегам
И рыбок стайки юркие нырнули в глубину.
Чего ж вы братья меньшие оставили в волнах
Лодочку подводную совсем совсем одну.
Нет, лодка не одна, в её отсеках люди,
А из отсеков этих никуда не убежать.
Им думать даже некогда,- что будет,
Они стихию лютую привыкли побеждать.
И всё же холод страха иногда коснётся душ,
Когда воды поток вовнутрь ворвётся
И дизеля привычный гул прервётся,
Ведь страх лишь идиотам не присущь.
Но всё преодолеет уменье и отвага;
Любой имеет то, что каждому дано;
Бывает жизнь длинна как туалетная бумага
И так же тратится на всякое дерьмо.
Проходит всё, и шторм проходит тоже,
Умчатся тучи, сгладится волненье
И вот уже другое настроенье
На прежнее нисколько не похоже.
Подводнику мечтать о многом недостойно;
О том не стоит много говорить:
На мостик вылезти, спокойно покурить,
Да посмотреть на солнышко спокойно.
Зато так много праздников у них;
Не праздник, разве, в базу возвращенье?
Когда ветрам всем и штормам на удивленье
Родные берега опять встречают их.
(Продолжение на следующей странице...)
