Предисловие
Нет ничего загадочнее, чем жизнь. И вообще жизнь как всеобщее, можно сказать, космическое явление и жизнь любого живого существа, будь то вирус гриппа или проректор университета. И нет ничего более интересного , чем жизнь. И не я первый, кто, проявив к этому явлению интерес, заимел желание поделиться своими мыслями о нем с другими.
И если о чем то рассказывать, не рискуя выглядеть надоедливым придурком, то предмет разговора должен быть рассказчику хорошо известен. А что может быть более известно, чем собственная жизнь?
Но я не обнаглел настолько, чтобы напрягать читателя жизнеописанием еще одного очередного героя, которых только от Ходжи Насреддина до пограничника Карацупы уже больше миллиона.. Поэтому использую себя лишь в качестве иглы, тянущей за собой нить жизни и судьбы российских моряков – подводников.
Резонен вопрос: с чего это вдруг? Отвечаю. Человеку в возрасте свойственно размышлять о прошлом. Тем более, если это прошлое богато событиями. Это присуще и мне.
И во время одного из размышлений вспомнился мне один эпизод, имевший место во Владивостоке. Была зима 1965 года. Я и еще один командир подводной лодки – Лев Жуликов возвращались с Дальзавода, где стояли наши лодки, в свою часть. Промерзли и, чтобы согреться, зашли в одну забегаловку, оказавшуюся по пути. Взяли по 150 граммов водки и по бутерброду, негнущимися пальцами расстегнули по паре верхних пуговиц шинелей и уселись за столик, где сидел довольно пожилой интеллигентного вида гражданин. Он оказался общительным и остроумным, так что между нами завязалась интересная и веселая беседа, как бы обо всем и в тоже время ни о чем. В простонародье такая беседа именуется брехом.
Он нам представился журналистом из Новосибирска, возвращающегося сегодня вечерним поездом к себе домой, так как его командировка сюда закончилась. И еще он нам поведал, что в 1947 году он демобилизовался с подводной лодки на Северном флоте, где служил старшиной команды мотористов. Мы же, естественно, соблюдая бдительность, назвали ему только свои имена.
Минут через 30 все мы встали и вышли из забегаловки. Прощаясь же с нами, наш случайный собеседник буквально нас огорошил своей проницательностью, сказав, что в процессе короткого общения с нами, несмотря на то, что ни слова не было сказано о нашей работе, он установил, что мы являемся подводниками. На наш недоумевающий вопрос, как ему удалось нас раскусить, он, загибая пальцы, перечислил все изобличающие нас признаки.
Во-первых, - сказал он, - от вас соляркой несет, как от трактора, и нет и намека, что вы регулярно пользуетесь одеколоном. Во-вторых, у вас характерные мозоли на ладонях, что говорит о том, что вы ими часто скользите по стальным поручням рубочных трапов. В- третьих, когда вы садились за столик, то стульев не отодвигали, а вдвинулись на их сиденья сбоку, как это делается в тесной лодочной кают-компании, когда садятся за стол на общий неподвижный диван. Ну и еще, один из вас в разговоре обронил характерную фразу : «ничего, продуемся». Все это подмечено точно.
Вспомнив этот эпизод, я подумал: не написать ли мне о подводниках, о том, кто они, какие они, чем и почему отличаются от нормальных людей. Вот и написал.
Часть I
К ближайшему морю.
У американского писателя О.Генри есть рассказ о двух бандитах, который называется «Дороги, которые мы выбираем». Мы, подводники, не бандиты и дороги свои не мы выбираем. Дороги нас выбирают. В нашей же воле – пройти свою дорогу с достоинством и до конца. Поэтому я и решил назвать свое повествование: «Дороги, которые нас выбирают»
У каждого человека складывается своя жизнь. В чем-то она предопределена свыше – в силу обстоятельств или заложенных изначально предпосылок, чем-то - в результате личного выбора, продиктованного волей, поставившей цель на будущее, или сокровенной мечтой, воплотившейся в реальность благодаря личной активности.
Я глубоко уважаю людей, которые строят свою жизнь сами, то есть ставят перед собой задачу и добиваются ее решения. Я хотел бы походить на таких людей. Но, к сожалению, мне это не дано. Видно такой характер у меня сформировался, что я, как куст «перекати поля», катящийся туда, куда дует ветер, иду туда, куда ведет дорога, выбравшая меня. Мне всегда нравилась моя дорога, я доверился ей и благодарен ей за то, что она вела меня так, что я ни разу не свернул на ней себе шею.
С детства я не задумывался, кем буду потому, что меня интересовало абсолютно все, кроме того, что не интересовало. Мне нравились и летчики, и пограничники, и моряки, и путешественники, и трактористы, и милиционеры, и разведчики, и ученые. Да кто и что только мне не нравилось! Поэтому я и не мог остановиться на чем-то конкретном, так как хотел одновременно походить на всех сразу.
Только сейчас, приобретя определенный жизненный опыт, я понял недостатки такого характера и причины его формирования. Поскольку я был чрезмерно любопытным и замучил всех своих близких мне взрослых всевозможными вопросами вроде: почему звезды на небе только ночью, а днем их нет, почему ветер дует, почему у коров рога, а у лошадей их нет, почему собаки с высунутыми языками, то моя мать, взяла да и научила меня читать, когда мне было всего 4 года.
С тех пор я перестал всех их терроризировать, так как ударился в беспробудное чтение. К шести годам я прочитал все книжки для своего возраста и принялся за юношескую литературу, кроме любовной и прочих розовых соплей. В первом классе я уже перечитал такие книги, как «Остров сокровищ» и «Спартак» и принялся за учебники: географию, историю древнего мира, очерки о вселенной и прочее.
В то время в магазинах книг не очень богато было, а посещать библиотеки я, как говорится, еще носом не вышел. Возраст, однако! Поэтому, когда нечего было читать, я добрался до бабушкиной библии и отцовых пособий по агрономии и зоотехнике. Во втором классе на меня буквально навалилось несказанное изобилие книг, так как мать поступила учиться на заочное отделение Бузулукского педагогического института по русскому языку и литературе. В нашем доме сразу появились и русский фольклор на 1000 страниц и тома Гоголя, Горького и Пушкина. И я подобно колорадскому жуку принялся и за них.
Получив такую информацию обо мне, вполне естественно, многие могут подумать, что я, кроме чтения больше ни чем не занимался. Сидел с утра до вечера и читал, и читал. И ошибутся. Чтение занимало меньшую часть моего свободного времени. Читал я больше вечерами, да и то больше зимними.
Иногда ночью. Тайком, конечно. Так как керосин для лампы стоил недешево, часто я читал при свете луны .Меня иногда застукивали за этим занятием и отбирали книжку, а бывало я и ремня получал по надлежащему для этого месту. Но бороться с этим, как сейчас с коррупцией, было безнадежно. Позже, когда я уже учился в третьем классе у меня из за этого развилась бессонница. Родители заметили, когда я не спал уже третьи сутки, и запаниковали. Обследовав меня, врач назначил какое-то лекарство и потребовал, чтобы мне запретили чтение хотя бы на месяц. К счастью, это случилось летом, так что моя учеба в школе не пострадала.
Как я уже обмолвился, чтение было вовсе не единственным моим занятием, Большое внимания с моей стороны уделялось участиям в драках «улица на улицу», что в то счастливое время широко практиковалось среди уважающих себя пацанов. Для этого существовал и строго соблюдался неписанный кодекс: не бить лежачего, не бить ногами, в руках не должно быть никаких предметов. Дрались до первой крови, то есть все с разбитыми носами и губами из драки выбывали.
Кроме того, драки происходили в обусловленное время, то есть если какая - нибудь улица решила напасть на другую, то эта другая уведомлялась об этом заблаговременно. В свободное от драк время любой мог безопасно перемещаться по любой улице. Девчонки в драках не участвовали и пользовались нейтралитетом.
Кроме этого благородного дела я участвовал в набегах на сады и огороды, в играх в «казаки – разбойники», для чего овладел искусством изготовления деревянных сабель и мечей. Умел делать деревянные маузеры, у которых дуло прожигалось раскаленным прутом, делался боек на резинке и маузер стрелял шагов на пятнадцать мелкой галькой. Еще мы делали плоты, на которых путешествовали по реке.
Как правило, лет с пяти вся пацанва уже прекрасно плавала, и мы часами могли играть в пятнашки на воде. В известное время в конюшне собиралась толпа, чтобы получить от конюха коня, проскакать на нем по улице до речки, выкупать и вернуть обратно. Зимой все мы отлично бегали на лыжах, съезжали с любых круч, а еще играли в своеобразный хоккей, где вместо клюшек были обычные палки, а вместо шайбы – замерзший лошадиный котях.
В футбол тогда не играли, его заменяла лапта - довольно сложная игра, требовавшая большой ловкости и быстроты в беге. Вот только рыбной ловлей я не занимался, для этого у меня просто не хватало терпения. Непоседлив я был чрезвычайно, из за чего часто попадал в разные истории. То зимой в прорубь влечу, то летом или в колодец или в погреб. Однажды сарай на меня обвалился, и если бы не мой верный волкодав «Тунгуз», который разыскал меня и поднял лай, задохнулся бы я там. А еще меня на рога поднимал бык и цепная овчарка за ягодицу тяпнула, когда я близко пробегал перед ее будкой. Однажды зимой в пургу меня воз с сеном переехал. Спасло меня то, что снег глубокий был, и меня просто вдавило в него, не повредив костей. Каждый день был настолько насыщен событиями, что вечер всегда наступал как то внезапно и приходилось торопиться домой, чтобы не подвергнуться порке. Иногда для этого приходилось пробегать расстояние до трех, а то и до пяти километров.
Но наступил момент, когда беспристрастная рука судьбы перевернула очередную страницу книги бытия, время остановилось и пошло в другом измерении. Вроде так же светило солнце, но мы все были уже не те и жить стали по другим правилам.
Это случилось 22 июня 1941 года. Отец отказался от брони, которая у него была как у ценного сельскохозяйственного работника и добровольцем ушел на фронт. А так как бабушка умерла двумя месяцами раньше, нас осталось трое. Я, пятилетний братишка и мама, которая зимой работала в школе, а летом то в колхозе, то на торфоразработках.. Так что я на все лето оставался дома за старшего. Каждое утро я отводил брата в детский сад и забирал его оттуда вечером, а в этих промежутках заготавливал на зиму сено для козы, собирал в степи коровий и лошадиный помет для изготовления традиционного для нашей местности – кизяка. Жили мы теперь в другом районе, где нет леса, естественно, дров не было.. Для этих же целей, то есть для отопления я большим тесаком рубил полынь, которая здесь достигала полутораметровой высоты и тоже служила хорошим топливом.
Почти в одиночку я вскапывал выделенный нам участок земли, на котором сажал, потом полол и выкапывал картошку, отвозил ее на тележке домой. Готовил пищу и содержал дом, стирал и чинил одежду. Мать приходила домой на 3 – 4 дня в месяц, и жизнь тогда была праздником. В конце лета 1942 года ее назначили директором школы в соседнем совхозе и больше не привлекали к полевым работам. Я же в 12 лет стал вполне взрослым работником, летом работал и на сенокосе и на уборочной.
Жизнь моя и моих сверстников в то военное время была далеко не скучной, а жизнерадостно-полуголодной. Все мы работали и учились, но не все доучивались, так как многим приходилось учебу бросать и целиком переключаться на работы. Все мы свыклись с военным временем, нам уже казалось, что война была всегда и никогда не кончится. Мы постоянно помнили и беспокоились за своих отцов и старших братьев, которые там на фронтах каждый день рисковали жизнью, всякий раз останавливались в безмолвной тревоге, когда из репродукторов сообщались последние известия. Мы люто ненавидели врага напавшего на нашу Родину и не сомневались, что придет и наше время, нас позовут, дадут оружие и мы тоже пойдем воевать. Это казалось нам неизбежным и естественным.
А пока мы работали как взрослые и по-прежнему развлекались, совершая обычные шалости как дети. Только характер наших игр и баловства был уже несколько иной. Мы уже умели видеть грань дозволенного и не переходить ее. Не было драк «улица на улицу», не было набегов на огороды и сады. Осталась игра в лапту и к ней прибавился еще футбол, которому нас обучили ребята приехавшие по эвакуации из западных областей.
В школе любимыми уроками для нас мальчишек были уроки военного дела. Вели их военруки – демобилизованные по ранению офицеры и сержанты. Изучали мы все виды стрелкового оружия и уставы. Помню в седьмом классе на соревнованиях я занял второе место по скорости разборки и сборки карабина. Первое место занял мой друг – одноклассник Коля Милованов. Зато я его обошел по лыжной подготовке. Нам устраивали учения. На лыжах и без делались марш – броски на большие расстояния, мы рыли окопы и учились ориентироваться на местности. До сих пор помню как мы, взмокшие от пота, топаем колонной и тут – команда «Противник с фронта, рота к бою!» Мы мгновенно рассыпаемся в цепь, залегаем, автоматически отмечаем глазами ориентиры перед собой, оцениваем до них расстояние и устанавливаем прицелы.
И вот неожиданно, как и началась, окончилась война. В звании сержанта вернулся отец и по-прежнему стал работать агрономом. Я же, обученный военному делу и теоретически и практически в объеме командира стрелкового отделения, заканчивал среднюю школу. Время ускоряло свой бег, а я о своем будущем задумываться так еще и не собрался. Моя мать – учительница хотела, чтобы и я стал учителем. Отец – агроном хотел, чтобы я пошел по его стопам. Но меня выбрала другая дорога.
В 10 классе перед выпускными экзаменами нас мальчишек, пригласил к себе военком и сказал: «Все, ребята, детство кончилось, пора отдать кое какие долги Родине. После экзаменов получите повестки на военную службу и вы придете сюда на медкомиссию.
Полностью Воспоминания можно переслать по
электронной почте:< salar33@inbox.lv> ,
если будет запрос.
С уважением админ сайта.
РБК. Политика |
Главная.
