П А С А Д О Б Л И

1.Ягодка.

Сидели две медведи
На ветке золотой,
Одна из них вспорхнула
Ко мне на белу грудь.
Старинный ХИТ

Среди всего прочего бывают ещё пасадобли. От сведущих людей слышал, да и письменные источники говорят так же, будто пасадобль – это такой танец. То ли испанский, то ли ещё какой, что не важно. Главное красивый танец и темпераментный, вроде нашей цыганочки. Однако у капитана Сафронова на этот счёт было другое мнение. Мол это всякое дивное и не понятное явление, положение или даже предмет, или существо. Иногда вообще необъяснимое, появляющееся ни с того ни с сего, не известно откуда и, бес его знает, почему и для чего.

Для не знающих, кто такой капитан Сафронов поясняю, это начальник 3-й бригады 33-й дивизии подводных лодок Северного флота находившейся в своё время в г. Полярный. А моё представление о его умозаключении по поводу выше сказанного сложилось в результате созерцания его самого, а так же обстоятельств, в которых это слово им произносилось. Бывало, читает он какой-нибудь документ, трёт рукой лоб в потугах постичь его заковыристый смысл, или чью-то путанную докладную изучает и, вскинув голову, воскликнет с досадой, - что за пасадобль такой, ничего не понять! Или, например, провинившегося распекает, а тот оправдывается, юлит и корчит из себя совсем не того, кем в данный момент является. И, чтобы пресечь дальнейшие запирательства, грозно воскликнет, - ты мне тут пасадобли не крути, а отвечай честно, как на духу! Или в разговоре с кем-нибудь на его вопрос,- в чём дело то, ответит,- да тут такой пасадобль, понимаешь ли… Вот такой был капитан Сафронов, а как он оказался в плену пасадоблей, я понял, когда познакомился с ним поближе.

И произошло это знаменательное событие не где-нибудь, А в столовой « Ягодка» в конце лета 1953 года. И раз уж я назвал это место, то нужно и с ним ознакомить читателя. Так уж заведено в военно-морских делах, прежде чем излагать события или действия нужно, сначала охарактеризовать их район, который по военно-морской терминологии называется театром. А поскольку я есть продукт военно-морской среды, то от этого правила отступать не буду.

Так вот, столовая «Ягодка» уютно располагалась в стратегически удобном месте при впадении в новое Полярное так называемого Чёртова моста, который над ущельем змеился из старого Полярного. То есть при перемещении широких народных масс из одного района города в другой миновать это место они никак не могли и обязательно оказывались в районе расположения этой «Ягодки». Со всеми вытекающими из этого последствиями. Был, конечно и второй путь по дороге из бухты Грязная к Екатерининской гавани, по которой не только пешеходы но и транспорт перемещался, но он был намного длиннее.

Читающие эти строки не могут не обратить внимания на то, что место действия я называю то Полярный, то Полярное. Это не описка, а разговорный нюанс, присущий прожившим там достаточное время. На картах этот город значится как Полярный и когда в разговоре упоминается в целом, то и произносится также. Но состоит он из двух частей, разделённых скалистой грядой и глубоким ущельем, над которым нависал длинный разноуровневый тот самый Чёртов мост. Та часть города, что южнее ущелья, застроенная деревянными бараками и заселенная в основном рыбаками, называлась Старое Полярное, а та , что севернее, где была Военно-морская и жили семьи военнослужащих – Новое Полярное.

«Ягодка» же была обычной столовой с претензиями на хороший ресторан, очень популярный у нашего брата - подводника и не только. Это не смотря на то, что в городе был ещё Дом офицеров с просторным фойе, танцевальным залом, кинозалом, буфетом, рестораном, библиотекой и прочими помещениями, приличествующими солидному заведению. Но «Ягодка» всё таки была более популярна. Ну что там Дом офицеров? Ну кино там, ну танцы, всякие прочие культурно-образовательные мероприятия. Всё это от случая к случаю согласно установленному графику работы под неусыпным присмотром военно–политической общественности. Всё это нужно и полезно, слов нет, но «Ягодка» - это всё-таки совсем другое дело. В «Ягодке» стихийное непринуждённое общение в любое время. Там не танцевали и не пели. Там товарищески общались, в основном говорили и слушали, иногда спорили, причём не ради ссоры, а для установления истины. Там всегда можно было получить полезный совет и предложение помощи. Под спиртное неспешно лилась степенная беседа обо всём, что заполняет душу когда, хоть и шершавым языком, но высказываются рождённые озарением истины. В такие моменты они всегда глубокие и значительные. Там рассказывались истории от будничных до невероятных, обсуждались житейские коллизии и распутывались самые запутанные события. А ещё там много весёлого смеха как за отдельными столиками, так нередко и по всему залу, ибо остроумным шуткам и розыгрышам не было конца. И клубы табачного дыма порой так густы, что собеседника распознаёшь только по его голосу. И народ там разделён не по рангам и должностям, а лишь по именам , отчествам и фамилиям. Хотя положенная субординация не нарушается, а поддерживается автоматически , то есть привычкой как инстинктом.

Вот там и собрались мы однажды весенним вечером. Помнится, это было после возвращения со сбор-похода на рейд у мыса Святой нос. Мы, это офицеры ПЛ «С-142»: я – командир рулевой группы, командир БЧ-2-3 Олег Линде, лодочный врач Игорь Сосков и начальник строевой части бригады капитан Сафронов. К сожалению, память человеческая ущербна и я не запомнил ни имени его ни отчества. Долго мы сидели. И когда выпитое и наговорённое достигло кондиции безграничной откровенности я и спросил Сафронова, откуда взялась его привычка по разным случаям упоминать эти самые пасадобли. Мой вопрос странным никому не показался; просто другие не додумались его задать, а я в те годы ещё не растерял привычек деревенского уклада и был довольно непосредственен. Сафронов же докурил беломорину, придавил её пальцем в пепельнице и, некоторое время помолчав, не торопясь рассказал нам одну историю далёкого уже последнего года той Великой войны.

Из его повествования мы узнали, что войну он закончил в морской пехоте, пройдя путь от рядового до главного старшины помощника командира взвода. Воевал удачно без ранений и контузий и только в апреле 1945 года случайно оказался там, где пролетала шальная пуля. Отлежал сколько положено в лазарете и вернулся в свою часть, куда доехал на полуторке вместе с группой артистов, которые потом на другой день выступали в расположении его полка, находившегося на временном отдыхе в некотором отдалении от линии боёв. А на третий день пришло сообщение, что войны больше нет. Радости не было предела и к вечеру весь полк уже гудел в хмельном весельи. На другое утро он проснулся с больной головой и долго не мог прийти в нормальное состояние. До этого кроме фронтовых ста грамм он ничего не употреблял, а о своих хореографических способностях даже не подозревал, а узнал о них только от старшины роты, когда тот, наливая ему для опохмелки, хоть и укоризненно, но с долей восхищения, сказал, - ну и откалывал ты, парень вчера, с артисткой балериной, даже какой-то пасадобль выписывал то на своих двоих, то на четвереньках, уморил всех. Позже он, конечно, узнал, что так называется танец, но это слово стало для него синонимом всего неожиданного, невероятного и непонятного, что одобрительного, что порицательного.

В той «Ягодке» сиживали мы не единожды и чаще в том же составе. Но, бывало, и в более многочисленом. Что пили и о чём говорили не помню, но запомнилось последнее подобное мероприятие в силу его особости, обусловившей существенное отличие от всех предыдущих. Всё течёт и всё изменяется. Это знают все, хоть и не известно, кто первым произнёс эту, ставшую избитой, фразу. И многие наверное приметили, что это течение и это изменение чаще печалят чем радуют. Это действительно так и наверное потому, что старое привычно и более желанно нежели новое, к которому ещё нужно привыкнуть. А ещё потому, наверное, что быстротечность и безвозвратность подсознательно пугают, так как сопряжены с утратой привычного, своеобразного и ценного, ставшего частью тебя самого.

Когда была эта последняя встреча с капитаном Сафроновым на языке чисел, составляющих даты, я не помню. Помню только в панораме образов. Уже не было рядом Олега Линде, трагически погибшего в море, а в Полярном был сухой закон и «Ягодка» порадовать былым раздольем уже не могла. Мы так же сидели за столиком вчетвером, только Сафронов уже майор, а я старший лейтенант, назначенный старпомом на новостроющуюся лодку, Игорь Сосков в том же качестве, а вот четвёртым был теперь не Олег. Четвёртым был его хороший друг, а значит и наш хороший друг капитан-лейтенант Николай Конышев.

Странный был тот сухой закон, больше похожий не на закон, а на понятия. Видно начальство в последний момент дрогнуло и оставило неприкаянным подводникам небольшую отдушину.В магазинах спиртного ни капли, а в «Ягодке» и в Доме офицеров можно выпить кофе с коньяком. Только коньяка в этом стакане всего 25 грамм, то есть чтобы набрать его 100 грамм, нужно выхлебать 4 стакана. Садизм какой то. Вот и появилась мода иметь плоскую, удобную для ношения в кармане, металлическую фляжку со спиртом. Но в тот раз нам не пришлось, воровато оглядываясь, пользоваться этими фляжками, так как Николай Конышев оказался талантливым дипломатом, а вернее пройдохой, полностью заморочив головы и буфетчице и официантке. Сначала он заказал всем нам по 10 стаканов кофе с коньяком, чем уже вызвал у них начальную стадию раздвоения сознания. Потом, как бы войдя в их затруднённое положение, предложил подать каждому по десять стаканов с одним кофе и ещё по десять стаканов с коньяком – по 25 грамм в каждом. Буфетчица с официанткой не успели отхохотаться, как он, изобразив смущение, предложил вариант попроще. Мол так как 80 стаканов нести затруднительно, не говоря уже о том, что это просто тяжеловато для хрупкой женщины, да и на столике их разместить проблематично, то пусть нам лучше принесут ведро кофе и к нему две бутылки коньяку и четыре пустых стакана. И опять же, чтобы им не надрываться, ведро он понесёт сам. Тут уже работницы общепита аж присели и с хохота перешли на писк. Конышев же, продолжая оставаться невозмутимым и в то же время смущённо-галантным, предложил им третий, ещё более простой вариант, при котором мы просто расплачиваемся за ведро кофе, а нам пусть принесут только одни эти две несчастные бутылки коньяка. А ведро кофе пусть остаётся у них. А впрочем, его и наливать не надо, пусть так и стоит пустое. В общем вконец замороченные буфетчица с официанткой выполнили его заказ и, утирая выступившие от смеха слёзы, приступили к обслуживанию других посетителей.

А мы в тот раз просидели до закрытия столовой. Вначале помянули Олега. Повспоминали былое, за жизнь поговорили и случилось так, что Сафронов вспомнил один особенный пасадобль, как гвоздь надолго засевший в его сознании. О котором он не мог забыть и рассказать о котором не решался ещё больше. А тут зелёный змий развязал ему язык и после очередной он и говорит, - Есть у меня для вас один пасадобль, только с уговором, не болтайте о нём с кем попало и где попало. Моя служба к концу подходит, а вам ещё служить да служить. Услышав интригующее начало, мы, не сговариваяь и чисто автоматически сделали общеизвестный жест ногтём большого пальца правой руки от верхних резцов в правую сторону и дружно вперили в него свои глаза и уши.

Он же, как всегда, выдержав подобающую паузу, не торопясь, продолжил начатое. Был у меня фронтовой друг земляк старший лейтенант из организации СМЕРШ. В начале 44-го подорвался он на мине и долго пролежал в госпитале. Там его признали не годным к дальнейшей службе на передовой и после выписки перевели в тыл на должность начальника охраны какого-то госпиталя. С тех пор я его не видел, а в прошлом году повстречал в сестрорецком санатории, где отдыхал во время своего отпуска. Еле узнал его, так он постарел, хотя по возрасту мой ровесник. Он уже семь лет, как демобилизован. Мы обрадовались друг другу, долго разговаривали, и такое рассказал он мне, если бы не знал его как себя, не поверил бы. Вот после такого вступления и рассказал он нам удивительную историю ( пасадобль, то есть ). Такую невероятную, что когда мы её слушали, то у нас уши вспотели.

Долго эта история хранилась у меня в памяти где-то в одном из её укромных чуланах и вот по ходу данного повествования проявилась. Внезапно, словно кто-то повернул рубильник и там стало светло. Воистину, каких только фортелей не выделывает человеческая память, но сейчас речь не о том, а о той невероятно- удивительной истории, происшедшей в Ловозерской тундре на Кольском полуострове в конце сороковых годов.




 Владимир Щербавских.
Издание автора. Рига. 2011.
E-mail: vladimir.scerbavskih@inbox.lv